Право Рима. Константин. Часть I - Василий Кузьменко

Постановляю, за любые публичные выяснения отношений христиан между собой, кто из них является отступником, а кто истинно верующим, подвергать всех смертной казни без всяких разбирательств!». Прочитав указ, глашатай довольно резво покинул арену.

В тот же миг из глубин подтрибунных помещений раздался грозный рык. На арену один за другим вышло шесть огромных гривастых львов. Епископ Мильтиад побледнел и подошёл к самому краю ложи. Он всё понял, и опустив голову, стал молиться больше не обращая ни на кого внимания. Христиане, увидев своего молящегося за них святого отца и поняв, какой страшный конец их всех ожидает, сели все вместе и тоже стали молиться. Львы, хотя были голодны, нападать не спешили. Красноватый цвет арены пугал их, они щурили глаза, будто им ослеплённые, некоторые лениво потягивались, изгибая золотистые туловища, иные разевали пасти, точно желали показать зрителям свои страшные клыки. Но постепенно запах крови, оставленной провокаторами, возымел своё действие. Движение львов стали более беспокойными, гривы топорщились, ноздри с храпом втягивали воздух.

Внезапно среди христиан встал мужчина, повернувшись, он обвёл взглядом весь Колизей, вскинул обе руки вверх и стал ими трясти, как это делают победители среди гладиаторов, чтобы подзадорить зрителей. Над Колизеем раздался тысячеголосый вздох. Один из львов приблизился к христианам, ударом лапы сбил с ног стоящего мужчину, разодрал ему горло, из которого хлынула кровь. Положив ему на грудь свои огромные лапы, лев принялся слизывать её своим широким змеистым языком. Остальные львы, как по команде бросились на молящихся людей. Несколько женщин не смогли сдержать криков ужаса, но их заглушили рукоплескания, которые, однако, быстро стихли, желание смотреть было сильнее. Страшные картины представились взорам зрителей и христиан, головы людей целиком скрывались в огромных пастях, грудные клетки разбивались одним ударом когтей, мелькали вырванные сердца и лёгкие, слышался хруст костей в зубах хищников. Некоторые львы, схватив свою жертву за бок или за поясницу, бешеными прыжками метались по арене, словно искали укромное место, где бы сожрать добычу. Другие, затеяв драку, поднимались на задних лапах, схватившись передними, подобно борцам, и оглашали амфитеатр своим рёвом. Зрители вставали с мест. Многие спускались по проходам вниз, чтобы лучше видеть. Казалось, увлечённая зрелищем толпа, в конце концов, сама хлынет на арену и вместе со львами станет терзать людей. Временами слышался нечеловеческий визг, раздавались овации, слышалось рычанье, вой, стук когтей, ужасные крики и стоны…

Триумфатор, теперь уже префект Рима, Гай Руфина Волузиана сидел в своей ложе вместе с женой Нуммией. Шестидесятилетний префект пребывал в отличном расположении духа. Он совершенно не ощущал себя триумфатором, победа над Домицием Александром была совершенно предсказуема. Несколько лет назад он занимал должность проконсула Африки, и ему была хорошо знакома эта римская провинция. Его отлично обученные легионеры разметали легковооружённые и слабо обученные войска мятежников. При этом потери противника составили меньше пяти тысяч человек, но при этом он по приказу Максенция разорил Карфаген и перевёз его монетный двор в Остию. Видимо это и было основной причиной организованного торжества. Гай Руфина Волузиана и его жена принадлежали к известным патрицианским родам Нуммиев, Фульвиев и Гавиев, которые славились тем, что верой и правдой служили государству и никогда не принимали участие в борьбе за власть. Он являлся членом жреческой коллегии эпулонов, поэтому и был одет сейчас в белую тогу с пурпурной каймой. Всё что сегодня происходило на арене Колизея, было обычным делом для римского общества, даже когда глашатай зачитывал указ Максенция, для него, знатока римского права это было вполне законно или почти законно. Но когда среди приговорённых христиан на такую ужасную смерть, он увидел знакомого ему Тита Мания, вставшего с поднятыми руками триария преторской когорты, в отношении которого, как ветерана, по римскому уголовному праву нельзя было применять такой вид наказания, Гай Руфина встал и решил вместе с женой немедленно покинуть Колизей. Однако по её совету, он всё же зашёл в ложу к императору:

– Мой император, моя жена внезапно почувствовала себя плохо, я прошу разрешения покинуть праздник, чтобы сопровождать её домой.

– Сбегаешь, – спросил его, не оборачиваясь Максенций.

– Я благодарен вам император за оказанную мне честь, но разрешите мне откланяться, – холодно попросил префект Рима. Максенций ничего не ответив, кивнул в знак согласия. Гай Руфина ушёл.

Тем временем кровавая расправа была закончена. Львы убили всех христиан и теперь просто терзали их безжизненные тела. На арену вышло три бестиария и под оглушительные рукоплескания трибун начали убивать хищников. Потрясённый епископ Мильтиад тихо произнёс:

– Я прошу разрешения покинуть вас, мой император.

– Надеюсь, что впредь вы сможете удерживать вашу паству от публичных выяснений отношений?

– Я постараюсь, – не поднимая головы, ответил епископ.

Кивком головы император Максенций отпустил епископа Мильтиада. Тем временем трибуны разразились овациями, это бестиарии, убив последнего льва, приветствовали публику поднятыми руками в центре арены. Зрители были явно довольны зрелищем. Максенций встал и подняв обе руки, из своей ложи приветствовал граждан Рима. Зрители, увидев это, разразились бурей аплодисментов в адрес своего императора.

Максенций смотрел на восторженную толпу и думал: «Как же всё-таки легко она управляется. Возобновив регулярные поставки зерна в Рим, и организовав зрелище, он снова стал кумиром этой толпы. Давая ей хлеба и зрелищ своевременно, в определённой последовательности и пропорции, можно оставаться у власти сколько угодно долго, одновременно вызывая её гнев и восхищение теми или иными событиями!».

Вечером того же дня Нумерий написал письмо в Испанию Тиберию Гаю Луциусу. Он подробно, в хвалебных тонах, описал всё увиденное сегодня в Колизее, сделав акцент лишь на том, что перед лицом смертельной опасности христиане позабыли все свои противоречия и объединились в общий круг. Нумерий не сомневался, что Тиберий поймёт его правильно и самое главное, это письмо вскоре попадёт на стол императору Константину. Запечатав свиток, он передал его слуге, который тут же отправился на почту. Преторианцы везде имели своих осведомителей, но он не писал ничего злонамеренного в отношении их императора Максенция, он не был заговорщиком, не выполнял чьи-либо инструкции и действовал совершенно самостоятельно.

Нумерий налил себе вина и улыбнулся. Сегодня Максенций совершил уже непоправимую стратегическую ошибку. После смерти Галерия, он почувствовал себя полноправным участником политического процесса в Римской империи и даже вознамерился возвыситься над остальными августами, видимо ощущая себя в полной безопасности, сидя в своём дворце в Риме в центре империи. Организовав, в угоду толпе, это постыдное зрелище с травлей дикими животными христиан, он совершенно не учитывал объективные политические реалии. Нумерию было совершенно безразличны мучения христиан, но их религия, уже в самом недалёком будущем, может стать государственной. Нумерий налил себе ещё немного вина. Да, видимо, Константин и есть будущий император всей Римской империи и он, Нумерий, сделает ставку на него. Из всех претендентов на власть, только Константин один обладал реальным политическим, военным и духовным потенциалом для этого. Для успешного ведения торговых дел необходимо быть, как можно ближе к центру власти. Теперь он построит свои отношения с Максенцием таким образом, чтобы это ничтожество и в дальнейшем совершало фатальные для себя ошибки.

Через два месяца не без участия Нумерия, Максенций, на своём новом монетном дворе в Остии выпустит три юбилейные монеты. На одной из них, выпущенной в честь усмирения мятежников в Африке будет написано: «Вечная победа». Темы других были совершенно неожиданными. На одной из них изображался в обожествлённом виде его покойный отец Максимиан. Максенций постарался забыть о том, что они стали врагами, поскольку его претензии на пост императора основывались на положении сына бывшего августа. На другой монете был изображён обожествлённый Констанций Хлор, с указанием, что он родственник Максенция, через его родную сестру Фаусту, на которой был женат его сын Константин. Одновременно с этим Максенцием были разосланы указания всем магистратам Италии, сбросить с постаментов все бюсты и памятники Константину. Тоже самое, было сделано и в самом Риме.

Император Константин получил известие о кончине августа Галерия сразу по приезду в Аквинкум, куда прибыл вместе с женой, чтобы объявить о помолвке Лициния и своей сестры по отцу, Констанции. На помолвке присутствовала вся семья его отца императора Констанция – его жена Феодора, и все их дети, дочери Констанция, Анастасия, Евтропия, и сыновья Долмаций, Юлий и Ганнибалиан, которых он теперь взял под своё покровительство. Это известие несколько снизило тот накал торжественности, который возникает в римских семьях в этом случае. Однако Константин, объявивший помолвку, на правах главы семьи, во дворце Фаусты в присутствии местного магистрата и многочисленных гостей, успел заметить, что его семнадцатилетней сестре Флавии Юлии Констанции понравился весьма уже взрослый жених Флавий Галерий Валерий Лициний. Во всяком случае, она стала вся пунцовая после того, как жених подарил ей золотое кольцо, которое она немедленно одела себе на безымянный палец левой руки. После торжества Константин и Лициний уединились на одной из уютных террас дворца для приватной беседы. Установив между собой уже почти родственные отношения, в ходе этой беседы они договорились, что свадьба состоится ровно через два года, а так же обозначили свои приоритеты в жизни империи на ближайшее время. Лициний, после смерти Галерия считал себя полноправным, восточным августом и его головной болью теперь становился Максимин Даза. Головной болью Константина по-прежнему оставался Максенций. Так же они подтвердили свою безусловную готовность исполнить указ Галерия о прекращении гонений на христиан в своих провинциях. На этой добродушной ноте два императора и расстались, Лициний направился в Никомедию, Константин с супругой вернулся в Тревир.